Глава XX. Второе поколение учеников

Вся история науки доказывает на каждом шагу, что, в конце концов, постоянно бывает прав ученый, видящий то, что другие своевременно осознать и оценить не были в состоянии.

Александр Павлович Виноградов - впоследствии академик, Герой Социалистического Труда, директор Института геохимии и аналитической химии имени В. И. Вернадского - на первую лекцию Вернадского попал случайно и о биогеохимических идеях лектора услышал впервые от него самого.

Лекции читались не в главном зале, слушателей сходилось не слишком много, каждый новый человек был на виду. Александр Павлович в перерыве спросил, как определяется присутствие микроскопических количеств элементов в организмах, и Владимир Иванович, отвечая, обратил внимание на этого невысокого белокурого молодого человека в солдатской шинели. Виноградов стал появляться и на следующих лекциях. Каждое слово воспринимал он как-то особенно внимательно и деятельно и задавал вопросы, обнаруживавшие ясный и точный ум.

Типичный ленинградец, здесь родившийся и учившийся, Виноградов поступил в Военно-медицинскую академию. Зоология Холодковского привлекала его больше, чем физиология Павлова, чему, быть может, отчасти способствовали характеры профессоров: спокойная исследовательская последовательность одного и какая-то творческая взрывчатость у другого.

В качестве курсового старосты Виноградов встречался с Павловым. Однажды он отправился к нему переговорить об изменении расписания лекций. Иван Петрович лежал на диване и читал в подлиннике Шекспира. Увидев входящего студента, он заложил в книге указательным пальцем читаемое место и повернулся лицом к гостю.

- Здравствуйте, профессор, извините, пожалуйста, но я по поводу расписания лекций...

Иван Петрович быстро встал и грозно устремился навстречу вошедшему.

- Студенты, прежде всего, должны читать Шекспира по-английски, милостивый государь, - резко, точно кто с ним спорил, заговорил он и, бросив на диван книгу, добавил спокойнее: - А потом уже менять расписания. Говорите, что вы еще там надумали?

Виноградов разъяснил, почему необходимо изменить часы лекций.

- Хорошо, я согласен, посмотрим там, что из этого выйдет!

Студенты читали Шекспира в переводах Холодковского и не стремились изучать английский даже для того, чтобы читать в подлиннике Шеррингтона, не признававшего условных рефлексов.

Профессор академии Сергей Васильевич Лебедев, прославившийся синтезом каучука, заметил как-то Виноградову:

- Все-таки врача из вас не выйдет! Переходите-ка вы в университет и займитесь, как следует химией. По-моему, вы прекрасный химик!

Виноградов последовал совету, но, ставши студентом химического факультета, не бросил Военно-медицинской академии. В 1918 году он добровольцем ушел на фронт против Юденича под Петроградом. Наездом с фронта он и бывал на лекциях Вернадского.

На одной из последних лекций Владимир Иванович познакомил Виноградова с университетским профессором биохимии Садиковым, небольшим, пухленьким человеком, с выпуклыми глазами и острой бородкой, именуемой эспаньолкой. Он был одним из непременных слушателей Вернадского, но всегда молчаливым и грустным. Не теряя грустного выражения на лице, он пожал руку новому знакомому, но не сказал, ни слова.

- Вот мы с Владимиром Сергеевичем, - объяснил Вернадский, - решили начать опытное исследование элементарного химического состава организма и хотим привлечь вас к этому делу, Александр Павлович...

Как-то раз, при первой встрече, Вернадский осведомился об имени Виноградова и теперь назвал его, ни на мгновение, не задержавшись припоминанием, твердо и уверенно. Необычайная память Вернадского поражала окружающих, но она являлась одним из свойств гениального ума. Александр Павлович реально почувствовал, какому руководителю он вручает свое будущее.

- Так вот, академик Ипатьев предоставляет для наших занятий свою лабораторию в бывшем Военно-промышленном комитете, - продолжал Вернадский. - Оборудована она прекрасно, и дело за нами...

Александр Павлович притронулся обеими руками к своей солдатской шинели, напоминая о своем положении.

Владимир Иванович сказал:

- Потом мы будем хлопотать, чтобы вас откомандировали в нашу академию, в КЕПС - Комиссию по изучению естественных производительных сил.

Так начался набор второго поколения учеников школы Вернадского. Им предстояло развивать уже биогеохимическое направление в геохимии, которое всецело владело теперь Вернадским.

Надо сказать, что ученые, современники Вернадского, встретили его биогеохимические идеи с насмешливой враждебностью. Насмешки доводились до прямого издевательства. На одном из собраний кто-то заявил, что Вернадский занимается "изучением комариных ножек". С легкой руки дешевого остряка вошла в практику чья-то дополнительная острота о "геохимии комариной души", которую ныне создает Вернадский взамен заброшенной им геохимии Земли.

Во время пребывания Вернадского на Украине директором Минералогического музея был избран Ферсман. На одном из собраний музея Александр Евгеньевич публично выразил сожаление о том, что Вернадский изменил тому направлению в науке, которое создало ему мировую известность.

- Мы потеряли замечательнейшего минералога, - говорил он, - а что приобрели? Ничего!

При таком отношении научной общественности к новому направлению в науке Владимир Иванович, естественно, оценил новых своих учеников, особенно же Виноградова. Он приступил к непосредственным исследованиям живого вещества, в то время как Садиков предпочитал размышлять над большими проблемами.

Среди охотников, снабжавших Холодковского различными видами животных, нашелся специалист по пресмыкающимся. Виноградов взялся за изучение химического состава организмов змей и ящериц. Дело шло к зиме, змеи впадали в спячку, но ловкий охотник обеспечил исследователя живым веществом этого рода.

Как-то стеклянная банка с гадюками, засунутая в карман шинели, разбилась в трамвайной толкучке на куски. Змеи встревожились, начали грозно шипеть и ворочаться, приводя в ужас публику и самого экспериментатора. Рискуя быть ужаленным, он придерживал карман, зажав в кулак отверстие, и так благополучно довез опасный груз до лаборатории.

В результате изучения химического состава змей было установлено избыточное количество цинка в организмах гадюк, очевидно связанное с ядовитостью их укусов.

Относительный избыток цинка нашел Виноградов также в некоторых видах грибов. При этом оказалось, что эти виды как раз считаются в народе ядовитыми грибами.

Присутствие химических элементов в живых организмах Вернадский считал четвертой формой их нахождения на нашей планете. Другие формы нахождения - молекулы и их соединения в минералах, горных породах, жидкостях и газах; непредставимое пока еще состояние атомов в глубинах Земли при высокой температуре и высоких давлениях; указанное впервые им самим состояние рассеяния химических элементов, не принимавшееся до Вернадского во внимание.

Занятый всецело исследованием этой четвертой формы нахождения элементов, Владимир Иванович должен был по требованию Ирины Дмитриевны неожиданно обратиться к первой. Энергичная женщина закончила свою работу по монациту и предъявила ее Вернадскому.

Владимир Иванович оценил ее настойчивость исследователя, признался в своем несправедливом недоверии к ней и поставил в Академии наук ее доклад по монациту. Вместе с ней выступала в малом конференц-зале геолог Зоя Александровна Лебедева.

Академик Борисяк удивлялся ученым достоинствам молодых женщин.

Вернадский настолько доверял теперь своей ученице, что поручил ей анализ уранового минерала. Он дал уже ему название "менделевит", но с анализом его сам не смог справиться.

В конце июня Вернадский отправился на Мурманскую биологическую станцию. Его сопровождала Ниночка. До Мурманска ехали с экспедицией профессора Дерюгина. Из Мурманска переплывали в Александровскую гавань, где устроились вместе с работниками станции.

Владимир Иванович занимался химией моря. Ниночка помогала ему в качестве лаборанта.

И перед своими сотрудниками в Петрограде и перед самим собой на Мурмане Владимир Иванович ставил первой задачей изучение элементарного химического состава живого вещества.

С памятного доклада Джоли изменилось не только представление Вернадского об элементе. Он понял огромное значение ничтожных с обычной точки зрения количеств в космосе и начал работать в области ничтожных количеств, изучая их огромные эффекты в организмах.

В марте 1922 года на химической сессии Русского технического общества в Петрограде он, исходя из проведенных анализов, уже дает свои данные о химическом составе живого вещества.

Призывая ученых направить сюда свое внимание, Вернадский указывал, что весь вопрос имеет важность не только для геологических наук, но в высшей степени касается и биологии.

- Решать вопросы биологические изучением только одного - во многом автономного - организма нельзя, - говорил он. - Организм нераздельно связан с земной корой и должен изучаться в тесной связи с ее изучением. Автономный организм вне связи с земной корой реально в природе не существует. Его надо брать в его среде, в земной коре, правильнее - в биосфере. Связь состава организмов с химией земной коры указывает нам, что разгадка жизни не может быть получена только путем изучения живого организма. Для ее разрешения надо обратиться к первоисточнику - земной коре. А то, что состав земной коры определяется не геологическими причинами, а свойствами атомов, ясно указывает, что в явлениях жизни сказываются свойства не только одной нашей Земли!

Несколькими днями раньше в той же химической секции Русского технического общества Вернадский говорил о "живом веществе в химии моря". Открытые им закономерности для биосферы он переносил в гидросферу. Так Вернадский называл водную оболочку нашей планеты.

Характерно для всей ученой деятельности Вернадского, что оба доклада заканчивались указанием на космические масштабы открываемых им закономерностей.

Он говорил:

- Законы культурного роста человечества теснейшим образом связаны с теми грандиозными процессами природы, которые открывает нам геохимия, и не могут считаться случайностью. Направление этого роста - к дальнейшему захвату сил природы и их переработке сознанием, мыслью - определено ходом геологической истории нашей планеты; оно не может быть остановлено нашей волей. Исторически длительные печальные и тяжелые явления, разлагающие жизнь, приводящие людей к самоистреблению, к обнищанию, неизбежно будут преодолены. Учесть эту работу человечества - дело будущего, как в будущем видим мы и ее неизбежный расцвет.

Несомненно, что космические идеи Вернадского явились ценнейшим для нас и будущих поколений откровением гения, однако даже среди учеников и друзей Вернадского более ценились его труды по минералогии и кристаллографии, а его "Очеркам геохимии" предпочитали "Геохимию" Ферсмана с ее практической направленностью.

Чуткий и глубокий исследователь истории науки, Вернадский такое отношение к себе встречал спокойно. Он считал его понятным и естественным, ибо знал, что усвоение новых идей всегда и везде требует времени и пропаганды их.

Поэтому и Владимир Иванович и Ольденбург были несколько удивлены, когда в Академию наук пришло письмо от ректора Парижского университета - знаменитой Сорбонны, приглашавшее Вернадского прочесть там курс лекций по геохимии.

Сбросив привычным движением пенсне на стол, Ольденбург трижды пробежал близорукими глазами письмо и поспешил к Вернадским.

Под письмом стояли подписи крупнейших французских ученых: ректора Поля Аппеля, знаменитого математика, и Альфреда Лакруа, профессора минералогии.

Едва справляясь с неуемной живостью своей натуры, Ольденбург дал другу время освоиться с нежданным событием и тогда спросил:

- Ну, что скажешь?

- Я удивлен!

- Я тоже удивлен, да удивится и вся академия. Но ты поехал бы?

- С Наташей и Ниночкой поехал бы!

- Ну что ж, в таком случае начнем хлопотать!

И, схватив письмо, Ольденбург убежал.

Разрешение на командировку Вернадского в Сорбонну удалось получить лишь через полгода, так что Владимир Иванович опоздал к началу второго семестра 1921/22 учебного года. Он выехал только в июне 1922 года. Но в этом неприятном обстоятельстве случилась и хорошая сторона: возвратился из Сибири задержанный там событиями Ненадкевич.

Поднявшись как-то в лабораторию и увидев вдруг Константина Автономовича на своем обычном месте, Владимир Иванович обрадовался до слез.

- Ах, как я рад вам, милый мой, как рад! - твердил он, целуя небритые щеки старого ученика. - Теперь уеду спокойно, зная, что вы здесь...

Константин Автономович смущенно вытер глаза рукавом солдатской рубахи и пробормотал, брезгливо кивая на печь, где выпаривалась какая-то морская рыба, распространявшая отвратительный запах:

- Не понимаю я вашей биогеохимии, не стану я ею заниматься! У меня сил нет ею заниматься!

- И не занимайтесь, - отвечал учитель, - а я буду заниматься ею, у меня есть силы. Да вы где-нибудь устроились уже?

- Комнату нашел, да ни сесть, ни лечь не на чем!

- Возьмите у меня кушетку, шкаф, стол, - у меня есть лишнее! Завтра утром заберите! - резко остановил он пытавшегося возражать старого друга. - Чем вы заняты?

- Да вот Александр Петрович Карпинский прислал на анализ свой материал...

- А, знаю! Сделайте ему поскорее, Константин Автономович, он только вас и ждал!

Проводив гостя, Ненадкевич принялся за дело и через день доставил анализ Карпинскому. Тот бегло взглянул на числа и несколько раз поблагодарил, провожая гостя до дверей кабинета.

Через несколько дней уборщица лаборатории, обычно сидевшая во время занятий сотрудников внизу у дверей, поднявшись наверх, сказала:

- Константин Автономович, там вас внизу спрашивает какой-то...

- Кто?

- Не знаю, не сказывается, старичок какой-то.

Занятый своим делом, Ненадкевич отослал ее обратно:

- Скажи, что я занят, пусть придет сюда, если ему нужно!

Уборщица ушла, но через несколько минут вернулась снова:

- Он не хочет сюда идти, он просит, чтоб вы сошли вниз!

- Да кто он, что ему нужно?

- Говорит, что очень нужно, а сам не сказывается!

Ненадкевич снял халат, накинул пальто и, сердито сбежав вниз, очутился лицом к лицу с первым выборным президентом Академии наук. Это был Александр Петрович Карпинский. Константин Автономович, не красневший со школьных лет, почувствовал, как у него загораются уши.

- Боже мой, Александр Петрович, простите ради бога, она мне сказала...

- Нет, уж это вы меня извините, что я оторвал вас от ваших занятий, но, видите ли, я счел своим долгом зайти вас поблагодарить за ваш анализ... Я проверил по нему свои расчеты и благодарю вас, вы так замечательно все сделали... - спокойно говорил президент, тепло и ласково пожимая руку смущенного химика. - Благодарю вас! Извините, что оторвал вас от работы.

Смущенный извинениями, Ненадкевич пробормотал, что ему все равно надо было выйти по делам в город.

- Ну, вот и хорошо, пойдемте вместе!

Удивленная уборщица широко распахнула им двери, а за дверью президент спросил, не по дороге ли им вместе до академии? Ненадкевич придумал, что ему надо на Пески. Тогда Карпинский любезно посоветовал:

- А, тогда садитесь на четвертый!

Расставшись, Ненадкевич пошел быстрым шагом, куда глаза глядят, но когда он уже выходил на набережную, его довольно невежливо догнал и остановил какой-то сердитый прохожий:

- Да оглянитесь, оглохли вы, что ли? Слышите, вас зовут!

Константин Автономович оглянулся и увидел вдали Александра Петровича.

Обессилевший президент стоял посредине улицы и делал ему какие-то знаки.

Ненадкевич в ужасе подбежал к нему.

- Извините, пожалуйста, я ошибся, - говорил тот, тяжело дыша. - Вам лучше на шестом ехать! Да какой же вы прыткий, я уже попросил этого господина догнать вас!

Он еще раз пожал руку, еще раз сказал, что анализ сделан необыкновенно хорошо, и не спеша пошел обратно.

- Второй Вернадский! - проворчал Константин Автономович, чтобы не заплакать, и надвинул шляпу на лоб.